Oscar Fingal O’Flahertie Wills Wilde
Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд
|
"I don't want to go to heaven. None of my friends are there." |
возраст и дата рождения: | занятость: | страна проживания: |
Tales, oh tales
Окружение формирует человека ровно в той же степени, в какой человек формирует окружение - и юный Оскар, едва ступив босыми ногами на непокорную твердь дублинской земли, принимается красить ее в свой цвет. Ребяческий взгляд цепляется за угловатый узор на стене, брови вопросительно вскидываются в жесте, который даже китайскими наркоманами не был бы понят иначе, как возмущение, - и скупое на свежий воздух пространство разрезается криком: "МААААМ".
Женщина воинственных лет и еще более грозного обличья выходит на сцену. Южная ирландская кровь бьет в ней румянцем, руки - сжаты в кулаки и всегда находятся в поиске ближайшего холодного оружия, но миру еще не грозит апокалипсис, и взгляд ее, встречая лишь сына, смягчается; материнская любовь всегда нежна, вместо страсти дарит она ласку - и иногда минутку внимания. Бросая все важные дела, Джейн спешит узнать, что случилось - и в пятый раз за неделю слышит, что им нужны новые обои.
Тандем горячей львицы с духом революционера и невозмутимого хирурга с духом... хирурга мог закончиться только трагедией - собственно, он закончился Оскаром и еще парой инфантов, не столь опасных для общественных нравов. Народная молва гласит, что чужие дети быстро растут, но обычно умалчивает, с какой постыдностью растут свои. Пеленки сменяются книгами, легкомысленные французские гувернантки - почтенными дядьками в котелках; только Оскар не сильно меняется, а скорее просыпается от долгого сна неведения - вдыхает запах молодых цветов и готовится взрастить в себе собственные. Питается мудростью древних греков, учится эстетике у прерафаэлитов, заимствует - как хороший художник - свои лучшие идеи у бродяг и маргиналов, уже не способных держать перо, но способных рассказывать истории о грехах и распутстве за пинту славного пива. Оскара не радует упадок - но чарует и вдохновляет, как привлекает внимание хирурга любая гниющая рана; и перед тем, как описать и занести эту рану во все виды литературных энциклопедий, он примеривает ее на себе.
Молодость встречает его с гостеприимно распахнутыми дверями - так же встречает его и Англия, необходимый компонент чванливости, без которого жгучая ирландская кровь не смогла бы расцвести в таком буйстве красок. Оскар поступает в одно из самых престижных заведений, оттачивает искусство красноречия в бесконечных дебатах без малейшего предмета и смысла, заводит переписку с Рескином, Пейтером и прочими теоретиками эстетизма; и, наконец, совершает путешествие в Грецию и Италию, после которого уже никогда не был прежним. "Ранее я читал о богах, а теперь богов я коснулся" - пишет он в письме своему учителю, но сам уже в недрах рефлексии понимает, что единственным учителем для него может быть красота.
Работа - последнее дело, которое может заинтересовать джентльмена, и Оскар Уайльд всячески избегает подобных проявлений дурновкусия. Нежится он на диване, поглаживая деймона-кота, или сидит в саду, любуясь цветением орхидей, - всегда сопровождают его идеи, но пока еще нет формы и руки, которая могла бы их выразить. И Оскар ждет, балуется редактурой журнала и зваными ужинами, в которых стал главным блюдом графинь и богатых тетушек со всего Лондона, пока перо само не начинает от скуки вычерчивать первые строки, а афоризмы, до того сидевшие лакомой пряностью на языке, не заполняют собой уста персонажей.
Ныне мистер Уайльд переживает расцвет и благоденствие: его пьесы ставятся в лучших театрах, его лекции собирают аншлаги в совершенно непригодных для этого местах, а сплетни о нем расходятся от самых злостных сплетников империи - и последним мистер Уайльд гордится в особенности. Грехи за грехами сплетаются в его записной книжке, и там же зреет первый набросок истории, которая скоро станет его первым романом.
Мистера Уайльда легко узнать в толпе по высокому росту и крупному (не в пример - и даже скорее в контраст к тонкости мышления) телосложению. Его даже с ехидным и желчным нравом не получится назвать неказистым, но и дары красоты, словно издеваясь, оставили лишь свое искушающее отражение: мягкий, любующийся собеседником взгляд; богатая на интонации и остроты речь; общее впечатление чего-то роскошного и вдохновляющего на свежее чувство, неизменно остающееся от встречи с мистером Уайльдом - но не само тело.
О повадках Оскара в обществе ходит больше слухов, чем мнений, а мнений - больше, чем задокументированных фактов. Он изящен, обходителен и разговорчив даже в компании злейших врагов, легко находит общий язык с представителями и узниками любых сословий, но более всего привлекает тем, что со всей серьезностью готов подойти к любой несерьезности. На его званых вечерах царит атмосфера всеобщей расслабленности, произнесенные в полушутку слова становятся наркотиком опаснее опиума, а собеседники - разносчиками его историй.
Публичная персона мистера Уайльда уже давно срослась с его собственной натурой, но исключительно по добровольному согласию: в общении с близкими друзьями он нередко скромен, умеет выслушать и помочь искренним советом, но чтобы войти в такой близкий круг, человеку зачастую приходится идти на грех и рождаться китайской вазой.
Британский кот Дориан - серо-голубого окраса, с ленивым и изнеженным нравом; в делах более значительных, чем праздное потягивание и любование в зеркале, замечен не был.
Любые политические и социальные движения привлекают Оскара скорее своей эстетической стороной, нежели содержательной - красотой оформления декларации, красотой вещающих в их честь голосов, а главное - красотой слов, несущих эти течения. По всем громким поводам мистер Уайльд высказывается радикально, но мнение его меняется от беседы к беседе, а искренние взгляды - если таковые сформированы - тщательно укрываются за ширму абсурда.
Более всего Оскар превозносит важность самовыражения, что легко укладывается в повестку гуманистов и борцов за права бедных, черных, железных и любителей овсяного печенья - ими же с регулярной подлостью используется. При любых намеках на судебное преследование запирается в своем поместье и строчит гневные письма с элегантным обоснованием, why you're such a bitch.
Связь:
Старость поглощает людей как орешки.
Вот возьмем, например, орешки Рейчел. В свои тридцать с сиклями лет она все так же прекрасна, полна дерьма и жизни, как в свои двадцать, а в свои двадцать Рейчел уже вела себя как старушка.— $^&* — говорит Рейчел примерно восемь лет назад. Боско знает, что только опыт проебанной жизни приводит человека к такой форме выражения мыслей.
— ^%#$% — отвечает он с куда меньшим воодушевлением и безмолвным признанием поражения. Как можно состязаться с дочерью сапожника в талантах, к которым он приложил всю свою жизнь?
Боско тоже любит прикладываться к некоторым талантам, но это никогда не помогает ему в дискуссиях.В моменты страстных семейных ссор Боско утешает себя тем, что смотрит на орешки. Во время примирений занимается примерно тем же.
— Я люблю тебя, — говорит он пошлую и избитую фразу, даже не пытаясь придать ей значение. Для итальянской нации любовь — товар, который обычно облекают искусство с таким же рвением, с каким французы облекают в искусство еду. Художник, несмотря на отчаянные усилия критиков и философов оставить его голодным, привыкает есть каждый день — и так же привыкают к любви итальянцы.На завтрак Боско кормит обещаниями, на обед — уговаривает Рейчел вытерпеть еще пару обид, на ужин — приводит логические аргументы и закономерно идет нахуй. Сперва он портит идеальную аферу своей любовью, а потом разочаровывает ее безвкусностью. Хорошенько поев, разглядывает пустую тарелку и думает, что примерно так сейчас видит Рейчел их брак.
Они расстаются полюбовно. Примерно так можно назвать следы от раскаленной кастрюли на его голове и вырванный клок ее волос. Никакого домашнего насилия, всего лишь чета Боско со своими развлечениями, о которых шепчутся в курилке старые дамочки с саквояжами. Иногда к дамочкам присоединяется Боско в женской одежде и уныло сообщает, что проиграл жене спор.
Через две минуты появляется жена с усами. Двойное поражение — исключительная черта обоих.Много лет прошло.
Фигура бывшей супруги залетает в помещение быстрее, чем падает челюсть Боско, но он успевает состроить харизматичную рожу и раскинуться у двери в позе скучающего интеллигента.
Для всех адекватных людей харизматичная рожа Боско принимала вид похотливо облизывающегося шимпанзе.
Вопрос об адекватности фрау Шмидт активно витает в воздухе. Боско не рискует спрашивать вслух, но взглядом спрашивает у бывшей жены, по какие сокровища та явилась.«Я отдал тебе часть своего антиквариата», намекает левая бровь, извиваясь в своих владениях,
«Мы не подписывали брачный договор, а я давно закончил с благотворительностью», говорит правая бровь голосом разума.
— У тебя кровь в волосах, душа моя, — говорит Боско вслух, суммируя выводы обеих бровей, потом присматривается: — А, это не твоя...Труп улыбается как идиот. Боско примерно так же.
Отредактировано Oscar Wilde (2020-06-13 21:23:22)
