Lord Algernon Ernest Hamilton
Лорд Элджернон Эрнест Гамильтон
|
"Do you see something strange, madam?" — "You are wearing a dress, Your Grace." — "Aah! Yes, I am wearing a dress!" |
возраст и дата рождения: | занятость: | страна проживания: |
Элджернон мог бы стать герцогом Аберкорном, но в очереди перед ним еще трое старших братьев (включая нынешнего герцога Аберкорна, который третий год грозится перестать выплачивать его долги), и предполагать, что ему когда-нибудь суждено будет стать Его Светлостью, было бы очень наивно. Элджи повинен во многом, может быть, он даже бывал наивным, но не настолько. К тому же не то чтобы он хотел стать герцогом. Только стань им — и прощай веселье, и никаких женщин, гулянок, шуток, розыгрышей и переодеваний.
Элджернон мог бы стать дипломатом. Он даже прослужил вторым секретарем в дипломатической службе, но однажды ночью был мертвецки пьян, а утром сболтнул лишнего. Вышло неловко, и дипломатом Элджернон не стал. Но не то чтобы он стремился быть дипломатом: дипломат — это же хуже, чем герцог. Отпусти всего одну невинную шуточку — и пожалуйста, дипломатический скандал с объявлением войны!
Элджернон мог бы наплодить еще один выводок наследников, которым никогда ничего не светит, но, к счастью, он этого не сделал. Вместо этого он наверняка наплодил парочку бастардов: никак нельзя быть уверенным в том, что резиновые изделия ни разу не рвались. Это, пожалуй, был самый разумный его выбор — не жениться. Хотя, наверное, это был не совсем его выбор: кому нужен отпрыск герцога, у которого ничего нет за душой? Но не то чтобы Элджи видел себя отцом семейства.
Элджернон мог бы стать военным, но вместо этого стал тем человеком, который, напившись, требует сатисфакции от всякого, кто, как ему кажется, его задел. До настоящей стрельбы дело доходило редко, а до драк — часто. Очень часто его били, а потом бить стал он. Да и не хотелось ему быть военным — ходить строем и терпеть дерьмо от старших по званию железнолобых ослов? Как бы не так!
Вместо всего этого и многого другого Элджернон стал путешественником и авантюристом. Сначала он побывал в Европе — так, для разгона. В Европе все чинно, мирно и правильно. Но он все равно прожил в Испании два года и упорно не хотел уезжать, и причины тому были самые разные: начиная от восхитительной, божественной, бесподобной Мерседес и заканчивая тем, что ему чертовски импонировал испанский темперамент. В Испании он научился испанскому, купил наваху, за которую безбожно переплатил, и его даже кое-как научили ей размахивать.
Во Франции Элджернон надолго не задержался: Париж выглядел так же уныло, уродливо и мрачно, как и Лондон, а по-французски его научили говорить еще во время обучения в Хэрроу. Было бы чем гордиться. Французы вечно думают о себе невесть что.
Италия была повеселее — в языке он, правда, нахватался по верхам, а еще его там пару раз серьезно побили, когда поймали на жульничестве в картах. Один раз, впрочем, Элджи выиграл честно и страшно обиделся, а его обидчиков спустя пару дней обнаружили мертвыми в своих запертых спальнях, потому что Элджернон учился не только языкам.
В Российской Империи он, по слухам, пытался прибиться к алхимикам и выспрашивал, как они делают золото. А может, выспрашивал что-то еще. То, что он так ничему и не научился, потому что для этого как минимум требуется терпение и талант — факт. То, что в то же время из Галереи драгоценностей в Зимнем дворце пропали несколько любопытных предметов, а Элджернон вскоре уехал — тоже факт.
Из Азии он вернулся уже не избитым и покалеченным, а едва не откинувшимся: таскаясь по Индии, Элджернон подхватил какую-то местную болезнь. Пока молодого Лорда Ничего везли домой, десять раз подозревали, что вот сейчас-то он, наконец, протянет ноги. А он взял и не протянул. Пока он валялся в постели, отец потребовал, чтобы Элджернон прекратил валять дурака и прожигать семейное состояние, взялся за ум и нашел себе достойное дворянина занятие. Даже пообещал (пригрозил) найти ему, идиоту, хорошую партию, если он перестанет шляться по продажным девкам. Элджернон покивал бы, если бы ему все еще не было паршиво в этот момент.
Стоило ему твердо встать на ноги, Элджернон сбежал — в Новый Свет. Тогда ему было двадцать пять, и он пропал на годы, никому не черкнув и строчки о том, где находится и чем занимается. Думали даже, что лорд Элджи нашел авантюру, которая все-таки сожрала его и переварила. Сам Элджернон до сих пор жалеет, что Катаклизм затопил еще пол-Америки — он наверняка немало потерял и не смог посмотреть.
Он побывал в небольшой общине выходцев с ныне затонувшего континента. Жил с ними, работал с ними, учился их языку и обычаям, много узнал об их легендах и поверьях и научился красоте танцевального поединка, знания о котором сохранили немногие. С тех пор он реже лез в драки и чуть реже бывал бит.
Он поработал на ферме, где разводили облачных овец и продал на сторону парочку за неплохие деньги.
Он столкнулся с неизведанным в мрачном Бостоне, в мастерской художника, рисовавшего невозможные, невероятные, жуткие до дрожи картины. Они познакомились в музее жутких восковых фигур, разговорились, снова встретились на выставке, где Элджернон впервые увидел картины, гротескные персонажи которых до сих пор приходят к нему в кошмарах. Но ужаснее всего был холст с незавершенной картиной в подвале скрипящего дома, который занимал художник. С мазками такими точными, что казалось невозможным поверить, что отвратительное создание родилось в сознании человека, а не позировало ему. Блеск глаз, текстура когтей, строение челюсти — как человек мог придумать такое? Элджернон развернул сложенный вдвое лист плотной бумаги, приколотый к холсту, пока хозяин отвернулся, и трижды тридцать раз проклял свое любопытство. Фотографию, четкую настолько, что она вызывала дрожь, тошноту и ужас, он порвал на части и выбросил, когда сбежал — прочь от безумного взгляда хозяина мастерской, прочь от темного люка в подвале и прочь от скрежетов и шорохов во тьме.
Элджернон был пьян в тот день и спустя какое-то время отмахнулся от увиденного, убедив себя в том, что спьяну может привидеться и не такое. А через пару дней он угнал ваншип и едва не убился.
А еще через несколько дней кто-то обнес дом серьезного промышленника, известного любовью к искусству.
Вернулся на родину Элджернон в конце 1885 года, немного (на месяц) запоздав на похороны отца. Испытывая серьезные денежные затруднения, как-то не смог сразу укатить обратно из унылой старушки Англии.
Однажды завис с автоматонами и решил, что они вообще-то неплохие парни, не то что его автоматон-гувернер в детстве. Временно нашел свое призвание: как и положено романтическому отпрыску из хорошей семьи, видит своим долгом защиту несчастных и ущемленных. Так, может, и в революцию вляпается — если, конечно, его кто-то позовет. Очень обидится, если не позовут.
Старший брат все же сделал то, что не удалось сделать отцу: заставил Элджернона осесть в Лондоне и изображать приличного человека. Элджи это не нравится. Зато у него есть шикарный костюм для прогулок по ночам. И из всех Джеков-прыгунов он — самый красивый.
Когда лорд Джеймс и леди Луиза завели тринадцатого ребенка, что-то пошло не так. И если отцу повезло скончаться и больше не видеть всего безобразия, в центре которого неизменно оказывается его отпрыск, то матушке приходится терпеть это до сих пор. Дражайший дядюшка Джон Рассел, первый граф Рассел, дважды бывший премьер-министром и скончавшийся десять лет назад, всегда говорил, что Элджернон — самое ужасное, что могло случиться с порядочным английским семейством.
Элджернон нетерпелив и несколько ленив: ему было тяжело учиться тому, что вызывало у него скуку, и куда более интересным занятием казалось повиснуть на дереве вниз головой и проверить, долго ли он сможет так провисеть.
Элджернон чертовски любопытен, а любопытство, как известно, сгубило кошку.
Элджернон ужасно болтлив — настолько, что, если кто-нибудь затеет революцию, то ему не скажут и не позовут, чтобы он случайно не проболтался кому не надо. Иногда он прямо-таки невыносимо болтлив.
Элджернон очень любит наряжаться: в унылой викторианской Англии, поддавшейся моде на темные и тусклые тона лорд Элджернон Гамильтон производит впечатление павлина даже в обычные дни. Что уж говорить о той ночи, когда он со скуки решил освежить память лондонцев о Джеке-прыгуне и так и втянулся, или о том, как он смеха ради обряжается в женские платья в кругу друзей. Женские платья куда как красивее нынешних мужских костюмов.
Элджернон смел до сумасбродства и по-детски считает, что ничего ужасного с ним произойти не может.
Элджернон расточителен и неприлично щедр, когда у него есть деньги, которые он не ценит и не считает: легко пришли, легко ушли. В безденежные времена умеет изящно напроситься на обеды и ужины за чужой счет. И вообще он очаровашка.
Элджернон азартен и горяч. Влезет в любую авантюру и только потом подумает, куда влез.
Элджернон к тому же бывает неряшлив. Но он же все равно очаровашка, так что ему это прощают.
Зато он хорошо умеет дать деру, если надо, преодолевает препятствия с грацией кошки, умеет лазать и карабкаться куда надо и не надо, и еще красиво размахивает руками и ногами, так что не поймешь, танец это или бой. Умеет вскрывать замки — зачем отказываться, когда подворачивается возможность научиться? Ворует — исключительно из любви к искусству, потому что это тоже надо уметь делать. Ну еще иногда он ворует, когда нужны деньги, а с его образом жизни они нужны регулярно.
Ягуарунди Вирсавия — такая редкая мелкая кошка, которая прикидывается куницей, чирикает и вместе с обезьянами ворует у людей инжир. Вполне отражает пристрастие Элджернона к ярким нарядам, притворству и прочим странным и неприличным занятиям. Рыжая, длинная и с вредной мордой. Когда Вирсавия приняла окончательную форму, родители вообще долгое время думали, что это просто страшненькая кошка. Элджернон, занятый атласами и книгами, их не разубеждал: смысл?
За мир во всем мире, равенство и братство. Прям почти серьезно.
Восхищается автоматонами и немного ссыт: это же будущее человечества, рано или поздно все станут такими.
Вроде как не прет против Магистериума, но в сущности очень далек от темы религии и веры. Бог есть? Пускай, он не против.
Связь: Бэрримор
Не то чтобы он очень афишировал свой приезд. Сальвадор любил обставлять все с помпой, но сейчас объявлять о своем появлении в Лиме не было нужды: он приехал из-за пары-тройки дел, которые собирался решить и вернуться обратно на Эспаньолу, чудесную Эспаньолу, окруженную морем. Кастилец питал к острову определенную сентиментальную привязанность, как к первому месту, которое приняло его в Новом свете. А теперь прошло всего несколько десятков лет, и вот уже не Санто-Доминго центр цивилизации в Новом Свете, а города помоложе, вроде этой Лимы. В некоторых вопросах он оставался ужасно консервативным и не желал даже слышать о чем-то новом, и потому в Новом Свете он предпочитал либо исследовать континент, либо проводить время в своем особняке на Эспаньоле. Здесь же он вряд ли задержится надолго, да и вообще, герцог начинал подумывать, что пятидесяти лет отсутствия в Испании вполне достаточно, чтобы притвориться собственным наследником. У него даже была жена – бедняжка не протянула долго и очень скоро умерла, но пустить слух о рождении наследника до ее смерти Сальвадор успел.
– Бесконечно приятно, – мягко произнес Сальвадор, глядя прямо в глаза молодой еще вдове.
Пожалуй, это был бы забавный союз – почему бы и нет? Что мешает ему прибыть в Испанию с уже имеющейся женой? Никакой разницы между тем, чтобы очаровать женщину здесь или на родине, Сальвадор не видел, и пусть и могут пойти разговоры о мезальянсе – ему, по крайней мере, удастся сберечь средства на пышную бесполезную свадьбу, сама мысль о которой раздражала.
Не обратив никакого внимания на покашливание служанки вдовы, Сальвадор улыбнулся, прибавив к этой улыбке малую долю смущения, и даже снова легко и не слишком громко рассмеялся, махнув рукой, затянутой в черную перчатку.
– Иногда это создает свои неудобства, донья Каталина, – обаятельно улыбаясь, произнес Сальвадор, глядя чуть выше ее левого плеча. Увы, он не мог слишком долго смотреть ей в глаза. – Но к этому привыкаешь, разумеется, и я не знаю, что лучше. В любом случае, я не задержусь здесь надолго, так что, полагаю, не успею умереть от скуки, заглянув ко всем гостеприимным хозяевам и хозяйкам, желающим обзавестись полезными связями.
Он покосился на обходящих их людей, косившихся то на шпагу у его бедра, то на Альваро, не отличавшегося таким же высоким ростом, но гораздо более крепкого и плотного, чем его господин. Даже интересно, чего они боялись больше. Герцог отмахнулся от этой мысли, как от глупой и незначительной.
– О, – он огляделся по сторонам, словно бы впервые заметив, что кому-то мешает. Посматривая по сторонам до этого, кастилец не вполне замечал проходивших мимо людей по-настоящему: они скорее были частью обстановки. – Пожалуй, вы правы, я выбрал не самое лучшее место для разговоров. Позвольте вам помочь, – он предложил ей свою руку, жалея только о том, что не может прямо сейчас уединиться с ней где-нибудь хотя бы для более интересного, чем такой обмен любезностями, разговора. Но она была слишком приличной женщиной, а вмешиваться в ее разум – слишком легкий результат, но слишком затратно без вспомогательных средств, хотя бы без какого-нибудь простенького состава, который повлиял бы на нее самую малость и сделал бы чуть более чувственной и податливой.
Что касается слуг, его это вообще мало заботило, но раз уж дама попросила – разве можно здесь отказать? Сальвадор снялся было с места, но снова замер, словно бы задумавшись.
– Де Гарридо… – он нахмурился и пощелкал пальцами. – Полагаю, вдова Мануэля де Гарридо? Мои соболезнования.
Впрочем, слова эти были произнесены почти ровно, скоро, и если ему и было в действительности жаль, то не слишком сильно.
Отредактировано Algernon Hamilton (2020-11-11 09:46:25)
