Emily Thornton
Эмили Торнтон
|
Remember that all sentences must have a noun, a verb, and the phrase "foolish mortals". |
возраст и дата рождения: | занятость: | страна проживания: |
Все началось с бусиков. Вернее, бусики были даже раньше, чем все началось. Примерно на тринадцать веков раньше. Правильнее сказать, что это было церемониальное ожерелье династии Гуптов, изготовленное из платины и 2460 бриллиантов общим весом в 962,25 карат, но Эмили с детства привыкла называть его бусиками.
Бусики начали свою жизнь в недрах рудников в Гималаях, бывали многократно передарены одними индийскими раджами другим индийским раджам, четырежды были украдены и дважды - возвращены, семнадцать раз становились причиной убийства и трижды - государственного переворота, присутствовали на восьмидесяти двух коронациях, сорока шести казнях, а так же одной левитации слона (не спрашивайте).
Эмили начала свою жизнь в колониальном Пенджабе и в целом отличалась намного менее насыщенной биографией, чем бусики. Она видела пачку слонов (удручающе не-левитирующих), нескольких факиров и однажды пробовала сладкую вату. Украдена была лишь единожды, и то - по ошибке. И ни разу не становилась причиной государственного переворота. Тем не менее, Эмили с бусиками сразу друг другу понравились.
Но давайте отмотаем немножко назад.
В 1859м молодожены Эдвард и Клементина Торнтон прибыли в Пенджаб, где по случаю недавнего восстания сипаев неcколько проредились вакансии в составе колониального правительства. Несмотря на страшную жару, ядовитых змей и отсутствие огуречных сендвичей, новая должность (и сопутствующее ей жалование) были самой большой удачей в жизни Эдварда - среднего сына боковой ветви тех-самых-Торнтонов. Что подарили на свадьбу его старшему брату? Три плантации на Парящих Островах и особняк в Корнуолле. Что подарили Эдварду и Клементине? Двух фарфоровых слоников. На этом фоне слишком шумный и пестрый Пенджаб все равно выглядел заманчиво, особенно, когда кабинет Эдварда как следует отмыли от крови его предшественника.
Крепко сбитый брак Эдварда и Клементины уверенно держался на компромиссах, шерри и старом добром английском стоицизме. Его не пошатнули ни индийские танцовщицы, ни счета за голландские кружева, ни традиционное четырехмесячное празднование окончания сезона дождей, ни пришедшееся на самый его разгар рождение дочери.
Поскольку Эдвард с Клементиной были людьми занятыми, круг общения Эмили состоял из Гая - ее деймона, принцессы викингов Лимонное Облачко - ее воображаемого дракона, и мисс Джонс - собирательного образа шестнадцати индийских нянь, нескончаемой чередой сменяющих друг друга. Иногда Эмили пытались познакомить с другими британскими детишками, но после того, как она укусила за ногу пятилетнего виконта Фонтербро за то, что он нелестно высказывался о принцессе Лимонное Облачко, попытки социализации сошли на нет.
В целом, Эмили все устраивало. Они бы с Гаем, конечно, предпочли, чтобы в их жизни было побольше пиратов, ведьм и взрывающихся дирижаблей, но Пенджаб и так был относительно ничего. Правда, в 1868м немножко взрывающихся дирижаблей на их улице все же случилось. Взорвавшийся дирижабль, боевые йоги бывшей царской династии Раджмехов, священники-некроманты из затерянного в джунглях храма древних божеств, захваченный телеграф, взятый в заложники комендант провинции, кобры-гипнотизеры, подавленное восстание домашних уточек и прочие обыденности колониальной жизни, в которых Эдвард по нелепому стечению обстоятельств (он служил сверхуполномоченным британской короны по домашним уточкам) принял активное участие, продолжались две недели и закончились столь же внезапно, как и начались. По итогам - телеграф восстановили, поголовье уточек спасли, коменданта тоже спасли - в него потыкали кинжалами всего чуть-чуть, о затерянном в джунглях храме больше никогда не вспоминали вслух, а последний представитель династии Раджмехов, очень довольный тем фактом, что к его многочисленным титулам не добавилась приставка "ныне покойный", подарил Эдварду резную шкатулку с некоторым количеством блестящих камушков и прочих побрякушек.
Звезды выстроились в ряд - пути Эмили и бусиков наконец-то пересеклись. Встреча была случайной и недолгой, и Эмили по ее итогам отгребла по пальцам, но для того, чтобы истинная любовь воспылала наземным светом, многого не надо.
Шкатулка с сокровищами быстро натолкнула Эдварда на мысль, что дальше уточки справятся как-то без него, и после девяти лет жизни в колониях Торнтоны спаковались и двинули назад на континент. Семья сняла особняк в Белгравии и зажила насыщенной социальной жизнью, они даже получили приглашение на знаменитую охотничью вечеринку тети Мод, главы клана Торнтонов, на которую никто из младших ветвей семьи не имел доступа с 1846го. Вот там-то и произошел Загадочный и Драматичный Инцидент с Библиотечной Лестницей, Арбалетом и Банкой Малинового Джема, ставший главной темой газетных публикаций и салонных обсуждений осенью 1869го. То, что осталось от Эдварда и Клементины, похоронили в Лондоне на Керсал-Грин. Шкатулки ни при них, ни в доме в Белгравии, так и не обнаружили.
Эмили с Гаем полгода кочевали по виллам, коттеджам и флигелям дальних родственников. Как циркулярное письмо, их пересылали все к более глубоким кузенам и тетушкам, которые так далеко отстояли на фамильном древе Торнтонов, что едва не падали с веток. Каждая новая итерация выходила такой себе: Эмили не нравилась овсянка и арифметика, родственникам - тот факт, что младшая Торнтон таки правда не знала ничего о нынешнем местопребывании шкатулки с сокровищами. Но видно древние кровавые божества, которые вытягивают щупальца из-под половиц вселенной и делают людей сиротами, стоит только зазеваться, и оставить открытой баночку малинового джема, сжалились над Эмили и Гаем. Потому что на финише этой эстафеты неоправданных надежд им распростер объятия дядя Галахад, младший (и еще более обезденежденный, чем тот был до отбытия в Индию) брат Эдварда.
Две одинокие тефтельки, уставшие слоняться по мрачной (и преисполненной овсянки) кастрюльке мироздания, посовещались и решили, что дядя Галахад им подойдет. Дядя Галахад, который уже несколько устал от амплуа главного семейного раздолбая, тоже решил, что Эмили с Гаем ничего так. Оказавшийся личностью намного менее корыстолюбивой, чем расписывала его тетушка Мод, Галахад согласился приютить племянницу даже при удручающем отсутствии в ее багаже индийских сокровищ. Не без притирки (дядя Галахад торжественно поклялся, что ноги овсяники не будет в этом доме, а Эмили - что она не станет кусаться, если только ее не укусят первой) свежеобретшие друг друга Торнтоны дружно шагнули в новое десятилетие. Дядя Галахад даже вооружился счетами от ростовщика и помог племяннице разобраться в ненавистной арифметике.
Следующие десять лет прошли бодренько. На Итальянской Ривьере и в салонах томных красавиц, на покрытых копотью кухнях китайского квартала и в накуренных залах подпольных казино, в роскошных апартаментах отеля Гронсвенор, когда у Галахада собирался роял-флеш, и в дальних комнатах пансиона миссис Уилшоу для порядочных, но попавших в затруднительную ситуацию девиц, когда не собирался. Однажды они две недели прожили в египетском зале Британского Музея (это были очень странные две недели). Описать род занятий дяди Галахада довольно сложно, потому что это не род занятий, это - стиль жизни. Он закладывал фамильное серебро и играл на скачках, вкладывал деньги в мгновенные лотереи и добычу янтаря, брал займы, чтобы отдать займы, спонсировал полярные экспедиции и (вы ничего не докажете) торговал опиумом. Эмили никогда не получала классического образования - потому что зачем девушке образование, но зато научилась играть в покер и на глаз определять пробу и рыночную стоимость украшений и карманных часов - потому что это всегда пригодится.
Галахад отличался изумительной незашоренностью сознания, и с веселым наплевательством относился к любым поступкам племянницы. Съездила по щам графу Эмсфорту - отлично, он давно напрашивался. Продала дедовский портсигар - молодчага, у меня все времени не находилось. Начала учиться общаться с мертвыми - отличный план, руки только помой после сеанса. Хотя последнее, возможно, Галахад спускал племяннице потому, что не хотел становиться на пути у одинокой души, жаждущей родительского тепла. Здесь дядя немножко заблуждался, Эмили, конечно, хотела поговорить с родителями, но это был этап, а не конечная цель. Так-то она, естественно, жаждала узнать, что именно произошло тогда в библиотеке, и куда родители дели бусики.
Начала она, не веря даже, что получится, с нелепых статей на обороте дамских журналов в стиле "наденьте домашнее платье навыворот, прикрепите за отворот серебряную ложечку, думайте о королеве Виктории и призывайте сатану". Ничего и не получилось. Потом были мутные около-философские теоретические статьи в "Магия для всех, некромантия для избранных", чуть менее теоретические, но столь же мутные руководства по использованию досок Уиджа и изучение разговорной латыни по самоучителю. Дальше Эмили споткнулась об отсутствие в публичных библиотеках Лондона каких-либо материалов об оккультизме для самых маленьких. Здесь бы Эмили и попрощалась бы с гадательным блюдечком, если бы не потрясающая сеть знакомств дяди Галахада, которая могла раздобыть что угодно. Так в ее руки попали книги "Как позвать мертвых?", "Чего хотят мертвые?" и "Как вежливо попросить мертвых уйти уже наконец?". На этом этапе Эмили призвался призрак хомячка и чувство восхищения перед неизведанными тайнами вселенной. Следом появились книги, где было побольше схем и формул, и поменьше глав в стиле "Триста небанальных тем, чтобы начать разговор с духом". После - свитки на забытых языках, некоторое количество книг, которые читают тебя, пока ты читаешь их, а так же фолиант, обтянутый во что-то, что подозрительно напоминало человеческую кожу. Не то, чтобы Торнтон поняла и осознала прямо все, что мог предложить ей подпольный книжный рынок теневого Лондона, но она честно пыталась.
В разное время ей явились: утонувший в 1864м кузен Вильям, бабуля Торнтон, римский легионер Максимиан Арвина и Алиенора Аквитанская. Родители упирались. Эмили начинала подозревать, что неупокоенные души Эдварда и Клементины сердятся на живых за то, что их смерти остались не отомщенными, и пока кто-нибудь не разгадает тайну арбалета и малинового джема - являться на сеансы не будут. Видимо, ей придется идти трудным путем.
А пока родители на контакт не шли, а загадочная загадка решаться не спешила, Торнтон стала давать выездные спиритические сеансы. И тут ей открылась тайна, давно известная гробовщикам и наемным убийцам - за мертвых хорошо платят. Эмили тактична, внешне миловидна и внутреннее потустороння, ее сеансы имеют успех и у изнывающей от суки золотой молодежи, и у одиноких пожилых вдов, которые хотят пересказать дорогому Освальду последние сплетни. Не все ее сеансы одинаково инфернальны - иногда она не чувствует сил, иногда хочет дать отдохнуть дорогому Освальду, а иногда - просто не видит смысла тревожить высшие силы ради того, чтобы очередная престарелая баронесса спросила у Уильяма Шекспира, что ждет Британию в следующем десятилетии. Как будто он знает. В такие дни ситуацию спасает ловкость рук, стратегически натянутая проволока, тайный механизм в основании стола, плотные шторы, отсутствие критического мышление у клиента и немножко скотча. Но Эмили профессионал, по ней не видно - ни обмана, ни скотча.
С магическими сообществами у Эмили не складывается. То ли ей так везет, то ли это с тайными орденами что-то не так, но любая около масонская ложа, с которой Эмили пыталась подружиться, шла в комплекте с теориями заговоров. Здесь надо сказать, что Торнтон - большая поклонница королевской семьи в целом, и ее величества королевы Виктории в частности. Не "храни господь королеву", а скорее "тут у меня два альбома с газетными вырезками и свеча с запахом ее величества"-поклонница. Поэтому все собрания тайных лож заканчиваются одинаково - кто-нибудь говорит, что королева - по слухам - автоматон, и вот уже Эмили отдирают от Великого Магистра, пока она не откусила ему палец. Не складывается, в общем, у нее с магическими сообществами, беда прямо.
В гильдии магов Эмили также не состоит, и в этот раз даже не по ее вине. В гильдии они с Гаем вели себя как воспитанные пироженки и никого не кусали, но их прошение на вступление все равно развернули без объяснения причин. Торнтон не знает, в чем тут дело, но подозревает, что без таинственных злопыхателей не обошлось.
Так что предложение, которое Эмили получила от Конан Дойла - пополнить собой ряды его детища, тайной полицейской программы "Меркурий" - она восприняла с воодушевлением. Не то, чтобы она видела себя главным борцом с лондонской потусторонней преступностью, но вот посмотреть на работу других магов она была очень даже не против.
Эмили познакомилась с Артуром Конан Дойлом на одном из сеансов, которые она давала в доме баронессы Шиптон-Вустер. Сэр Артур живо интересовался умениями Эмили в сфере общения с почившими баронами и в целом был острым карандашиком на фоне остальных гостей, так что Торнтон даже рассказала ему историю про загадочно погибших родителей и пропавшие бусики в надежде, что его интеллект поможет ей решить эту загадку. Увы - сэр Артур не помог Эмили приблизиться к сокровищами, а только спер историю для одного из своих рассказов. Зато посчитал, что раз Торнтон умеет в магию и живо интересуется преступлениями, она отлично впишется в магический полицейский отдел, который он курировал. И она вписалась. Хотя справедливости ради стоит отметить, что с учетом того, какой разношерстный сброд сэр Артур привлекал в "Меркурий", туда вписался бы и играющий на горящей волынке диплодок.
За три года, проведенных в "Меркурии", Эмили существенно расширила свои магические горизонты, словарный запас портовой лексики и отношение к жизни в целом. Она все еще считает, что зашла на минуточку просто спросить, и даже не осознает, насколько глубоко их детективный отдел и загадочные твари, его населяющие, пустили корни в ее жизни.
Время от времени Торнтон продолжает давать сеансы, потому что Меркурий Меркурием, но, господа из бухгалтерии, вы вообще видели, сколько стоят шелковые чулки?
В целом, по жизни Эмили видит своей целью быть проводником и сводить вместе души, разделенные временем и пространством. Высшее счастье по Торнтон, как в пасьянсе - выудить из хтонического хаоса лондонской жизни и аккуратно разложить по мастям все, что встречается на ее пути. Графиню Голсуорси - с духом ее покойной дочери, мисс Вудворт из приемной - с младшим инспектором Стоктоном, расфигаченный когтями загадочного монстра труп - с подпольным чернокнижником из доков, дядю Галахада - с коллекцией китайского фарфора, Рут - с утерянным рецептом Пудинга Частичного Всевластия, а саму Эмили - с бусиками. Бусики ждут, таинственно поблескивая алмазными гранями в каких-то неведомых далях, бусики верят. Эмили про них не забыла.
Эмили не любит скучать, спорить, разговаривать с людьми без чувства юмора и ходить в оперу. Любит всякий сброд интересных людей с уникальным жизненным опытом, удобное шелковое белье, щеночков, собирать газетные вырезки про королевскую семью, тот момент в начале сеанса, когда чужая душа проходит сквозь нее и Эмили чувствует себя ХРАНИТЕЛЕМ-ПОРТАЛА-В-ПРОРЕХЕ-МИРОЗДАНИЯ-ЗА-КОТОРЫМ-БУШУЕТ-ПРЕИСПОДНЯЯ, и все что угодно с запахом лаванды.
Очень хорошо продумывает планы на шесть шагов вперед, и очень плохо - принимает решения здесь и сейчас. Считает, что укусить собеседника - это аргумент в споре. Большая политика удивится, но оно иногда и правда аргумент.
Умеренно любопытна и недостаточно дипломатична, легко ведется на слабо, быстро бегает и плохо плавает. Набралась немножко всякоразной магии от коллег, не мертвяками же едиными. Любит, но не умеет драться. Хочет научиться стрелять из пистолета, но ей почему-то не дают. Иногда страдает от дефицита внимания, иногда - им наслаждается.
В повседневной жизни выглядит как взлохмаченная и довольно витальная барышня, поэтому для сеансов обильно мажется белилами, чтобы приблизиться к образу полуобморочной чахоточной девицы, которого все ждут от медиума.
Носит темную удобную одежду, потому что с этой работой измучишься подолы от кровищи отмывать. Дома и в неформальной обстановке отдает предпочтение одежде с восточными мотивами.
Деймон Эмили - барсук-медоед Гай Тарквиний Харакс. Также отзывается на имя Оладушек.
Медоед может выкопать нору в три метра длиной. Нора в три метра длиной - отличная вещь, в ней может укрыться от дождя средних размеров девушка, а также найти вечное пристанище любых размеров труп. Копать эти замечательные норы медоеду помогают когти, достигающие шести-десяти сантиметров, и сделанные, по мнению некоторых, из метеоритного железа. Такими когтями можно запросто разодрать брюхо небольшому тигру, вскрыть средних размеров черепашку, а также мило цокать по лакированному паркету полицейского управления.
Во взрослом медоеде 70 сантиметров в длину и одиннадцать килограммов на ручках. Его кожу с большим трудом пробивают когти, зубы и мелкокалиберные пули. Их слабые места - глаза, пузико и пироги из черники. Медоеды устойчивы к яду змей, долгим физическим нагрузкам и плохой игре на скрипке.
Оладушек любит, когда его гладят по пузику, спать на солнышке и раздирать врагов на кровавые ошметки. Не обязательно в такой последовательности.
Близкое и не очень общение с разношерстными знакомыми дяди Галахада зародило в Эмили крамольные мысли о том, что равных прав и возможностей достойны все люди, вне зависимости от их пола, возраста, происхождения, национальности, степени разложения или наличия в их организме не предусмотренных боженькой шестеренок.
Что касается религиозных взглядов, то тут выстрелило скорее то, что Торнтон насмотрелась на буддизм и индуизм в колониях, и заполировала это все европейским христианством, еретическими колонками в "Лондонском мистериуме" и верой тети Мод в космического утконоса. Эмили считает, что все мировые религии - суть одно и то же, но под разными обертками. А магия - это религия и вовсе без оберток, чистая панель управления, с которой сняли предохранители от дураков.
Впрочем, социально-политические взгляды Эмили существуют в виде клубящихся на задворках сознания концепций. Отрефлексировать и проговорить их про себя у нее обычно нет ни времени, ни желания. Ровно как и принимать участия в диспутах на тему.
Связь:
Амелия все еще не имела счастья быть лично представленной Фредерику Кавендишу, но уже знала, что подарит ему на день Рождения, канун всех святых, годовщину взятия Бастилии или просто в случайный вторник. Пишущую машинку - величайшее изобретение человечества, после паровых двигателей и шелковых чулок.
Где-то между Тулузой и Овиедо, продираясь сквозь ненавистные французские спряжения, Фарадей с восторгом изучила в “Трибьюн” заметку о популярном в Америке, но еще не покорившем Европу изобретении мистера Шоулза, и ее сердечко пропустило удар - это было оно. Либо они раздобудут господину Кавендишу один из этих чудесных Ремингтонов, либо в экспедиции Фарадей и Кавендиша случится недостача Кавендишей. Почерк ее компаньона будил в нежной девичьей душе Амелии странные желания, различные по содержанию, но неизменно заканчивающиеся звуком, с которым Атлантический океан принимает в себя тело ботаника средней упитанности.
Мистер Кавендиш писал так, словно плотоядное тропическое дерево ятевео подстерегло его в переулке и обглодало обе кисти. Словно он только что изобрел письменность и еще не уверен в ее конечной форме. Словно он с кем-то на большие деньги поспорил, что сможет написать слово “пароход” девятьюстами семьюдесятью способами и еще одним в форме журавлика.
А главное, суммы переводов и номера счетов экспедиции этот невозможный человек писал безупречно. Амелия мечтала уже наконец познакомиться с этим всесторонне одаренным мистером Кавендишем и отодрать его за уши.
Цифры еще куда ни шло - Амелия была почти уверена, что датой отплытия из Лиссабона было 16е августа, поэтому предусмотрительно явилась в порт вечером 15го. Хуже было с названием парохода. Не то “Мария-Арабелла”, не то “Мария-Мирабелла”, не то “Мария и Белла”. Хтоническую вязь Кавендиша не понимали ни портье в отеле, ни трактирщики в городе, ни даже начальник порта, по слухам способный изъясняться на семнадцати языках, включая хинди и два мертвых диалекта окситанского. Когда наконец всеобщими усилиями Фарадей и толпы сочувствующих удалось идентифицировать единственное подходящее судно - “Марию Антуанетту” - ей уже не хотелось ничего: ни знакомиться, ни драть за уши, ни бить орфографическим словарем по кривым пальцам. Только спать.
- Амелия Фарадей, - Устало кивнула она дозорному, пока носильщики затаскивали по узкому трапу ее багаж. - Я знаю, вы ждали меня завтра, но раз я уже здесь, покажите мне, пожалуйста, мою каюту, и известите кого-нибудь, что Фарадей на борту. Благодарю.
Юный дозорный, сиротливо жмущийся к борту, подальше от неловких носильщиков и острых углов коробок и саквояжей Амелии, очаровательно покраснел оттопыренными ушами и провел Фарадей куда-то вниз-влево-снова вниз, распахнул перед ней двери небольшой, пропахшей пылью каюты, пожелал спокойной ночи и растворился в вечерней мгле раньше, чем Амелия успела спросить, у кого здесь можно попросить какаушко.
И только на следующее утро, проснувшись от того, как “Мария Антуанетта” лениво покачивается на размашистых, и явно не прибрежных волнах, Фарадей вдруг подумала, что она, возможно, что-то упускает. Приведя себя в порядок и намазав нос “Чудесным лосьоном миссис Августины от веснушек, обветриваний и неприятностей другого рода”, она повторила обратный поход вверх-вправо-снова вверх, и вынырнула на солнечную, переливающуюся мелкой утренней росой, пустую палубу.
- Простите, - подошла она к единственному доступному живому человеку, - доброе утро. Вы не подскажете, где здесь можно взять какаушко?
Мужчина обернулся, и Фарадей несколько секунд недоумевающе смотрела на его китель.
- Разве вот тут, возле лацкана, у вас должно быть вышито не имя корабля? А кто такая - если позволите полюбопытствовать - “Бесстыжая Молли”?
Отредактировано Emily Thornton (2020-06-01 22:11:58)