Все началось с железных дорог. Когда появились вагоны-купе, жители туманного Альбиона внезапно поняли, что путешествия могут служить не только суровой необходимости, но и отдыху. Вскоре возникли горные курорты, а вместе с ними и интерес к профессии горного проводника. Англичане ходили в горы изведанными маршрутами в сопровождении тирольцев или швейцарцев. Дамы — в платьях, мужчины — с длинными палками и лестницами для преодоления трещин. Некоторые именитые сэры из Королевского Географического Общества до того были очарованы Монбланом, что на протяжении десятка лет платили немалые деньги, только бы провожатые втащили их на вершину.

Когда уже не осталось непокоренных альпийских вершин, началась проработка маршрутов повышенной сложности. Отвесные стены, траверсы, ледовосхождения. Так, благодаря все тем же неуемным английским сэрам, альпинизм становится спортом.

Когда альпийские маршруты кончились, британцы начали приглядываться к Кавказу. Эльбрус и Дыхтау удерживали оборону совсем недолго.

Следующий этап: горные массивы Африки и Гималаи. Взбудораженные англичане ожесточенно спорили, возможно ли взойти на восьмитысячник, и сами же отвечали: да, это возможно. Но оказалось, что Гималаи не терпят одиночек. Проблема заключалась в том, что на отметке, где кончаются Альпы, Гималаи только начинаются. Идти в вертикальный поход по таким горам было немыслимо. Но Империя не оплошала: в имперской же манере британцы — наперегонки с австрийцами — принялись осаждать неприступные крепости Аннапурны и Макалу. Так появился гималайский стиль восхождения. В противовес альпийскому стилю, который подразумевал путешествие налегке от основания до вершины, гималайский стиль требовал долгой и тщательной подготовки: устройство лагерей на пути наверх, проработка и закрепление перил и лестниц, подвоз продовольствия и оборудования, непрерывные марши под лозунгом «работай высоко — спи низко», необходимые для акклиматизации к новым высотам. Для подвига требовалась слаженная работа экспедиционной группы на протяжении месяцев, а иногда и целого года. Достижение цели осложнялось еще и тем, что ни одно летающее средство не в состоянии подойти к гималайским склонам. Густые туманы, разреженный воздух, чудовищные турбулентности и, разумеется, бураны. Снежные бури могут длиться от нескольких часов до 9-10 дней. За это время альпинисты, застрявшие в высотных лагерях, погибают если не от обморожения, то от голода. Хорошей погоды на Аннапурне можно попросту не дождаться. Многие экспедиции разорялись, уезжая ни с чем. Другие пытали удачу и оставались там навсегда, погребенные под лавиной.

— Лавины там как товарные поезда. Ходят по расписанию, без расписания. — Сельберг вспоминает свою первую гималайскую экспедицию. — После полудня они обрушиваются каждые двенадцать секунд. Есть такие участки. Нам приходилось перебегать от одного ледового серака к другому. И когда я увидел, что до следующего — метров двести, я понял: это конец.

Северная стена Эйгера — это отвесная плоскость. Долгое время считалось, что по ней невозможно пройти до вершины. Гости альпийского курорта наблюдали за восхождением Курца: он взял хороший темп, прошел на запад по галерее, затем выполнил траверс и — это было его ошибкой — забрал страховочную веревку, которую проложил. Затем один из его товарищей получил серьезную травму по время обвала. Разыгралась буря. Как бы ему ни хотелось, после ночевки под открытым небом им пришлось повернуть назад. Курц возвращался тем же путем, когда обнаружил, что закрепить веревку с этой стороны у него не получится. На протяжении пяти часов — буря так и не стихла — он пытался вбить крюк в абсолютно гладкую, ровную стену. Стена покрылась наледью. У них оставался единственный путь — спуститься в пропасть прямо под ними. Погода ухудшалась, ночь на стене была самоубийством, и потому они начали спуск. В какой-то миг они поверили, что справятся. Навстречу им вышел смотритель станции из проложенного в горе тоннеля. Они услышали его крики — «все хорошо?» — и даже увидели свет от его фонаря. «Все хорошо!» — крикнул Курц. Обычный ответ для альпиниста, как бы ни были плохи его дела. Они продолжили спускаться — осталось около пятидесяти метров, — когда случился очередной обвал. Один из тройки сорвался вниз и с размаха ударился о скалу; второй погиб под обвалом, застряв где-то наверху. Курца, который был средним в этой связке, сдавило веревкой. Так он остался висеть, растянутый между трупами.

Навстречу вышли спасатели. Они прошли внизу по узкой галерее, но так и не сумели приблизиться к Курцу. Непогода мешала, они не видели, где он. Они кричали ему «продержись до утра, только продержись до утра», и Курц умолял не бросать его. Тот самый Тони Курц, который никогда не просил о помощи, сейчас умолял его не бросать.

Пожалуй, это была самая одинокая ночь на земле.

Наутро Курц все еще дышал. Его правая рука была обморожена и превратилась в клешню. Он слышал спасателей: те не могли к нему подобраться и кричали, чтобы он попробовал спуститься сам. Для этого Курцу требовалось высвободить веревку. Отрезать тот ее конец, на котором висел его мертвый товарищ. Одна рука, четверть часа. Он с этим справился. Затем ему требовалось подняться наверх и проделать это еще раз. С этим он справился тоже. Когда он спустил веревку спасателям, выяснилось, что длины не хватает. Ему пришлось расплести ее на пряди и затем соединить концы. Пара часов — Курц справился и с этим. Тело его не слушалось. Наконец, спасатели подхватили тонкий пеньковый шнурок и привязали к нему веревку, чтобы Курц сумел ее подтащить к себе. Они наблюдали за тем, как мучительно медленно, по сантиметру, веревка движется наверх по отвесной скале.

Одной веревкой дело все же не обошлось. До Курца было 45 метров вверх и восемь к западу, и потому спасатели связали две альпинистские пеньковые веревки между собой. Дело было сделано. Курц мог работать только одной рукой: он пропустил веревку в карабин на поясе и начал спускаться, но делал это так медленно, что для сторонних наблюдателей он будто стоял на месте. Да, за его спасением все еще наблюдали из окон курортной гостиницы. Но когда от спуска оставался десяток метров, Курц обнаружил: узел, которым были связаны веревки, не проходил в карабин.

Спасатели не могли подцепить его — Курц висел не над ними, а над пропастью, до которой было с десяток метров. Сам он не мог ни перерезать узел, ни протолкнуть его в карабин. Какое-то время — пару минут — он остервенело бился, после чего отчетливо и ясно произнес:
«Я устал. Я не могу больше».

С этими словами он умер.

Небо над Северным морем треснуло и надломилось по пятьдесят шестой параллели. Шквалистый норд, будто упор невидимой руки, толкает к югу свинцовое покрывало — слоистые облака. Американский винджаммер «Томас Э. Лоуренс», идущий под барком, движется курсом норд-ост: его прямые паруса плохо справляются со встречным ветром, и для того, чтобы продвинуться на север, ему приходится идти переменным галсом, принимая ветер то в правый, то в левый борт. Его рулевая машина, пригодная для маневров в гавани, бессильна в открытом море. Небо не дает ни единой подсказки. Стрелка компаса, еще недавно метавшаяся как флюгер, теперь указывает на восток. Полный бейдевинд левого галса! «Томас Э. Лоуренс» охотно уваливается под ветер. Его стремительных очертаний корпус режет форштевнем набегающие волны, прокладывая колею.

И вдруг — в цинковом море без блеска будто застряла и обнажилась чья-то челюстная кость. На лоциях — пусто. В этом квадрате не было и не должно было быть ни маяков, ни бурунов, ни рифов, ни тем более островов. Но — поздно. С марса кричат. Лоцман считает мили до столкновения. Едва ли винджаммер успеет оставить под ветром зубастую челюсть: если не ветер, то волны, бегущие с севера, посадят его на мель.

Тем временем слева по борту — с наветренной от винджаммера стороны, — взрезает волны трехмачтовая баркентина. «Ленивая Пэтти» вышла из порта Эдинбург вечером минувшего дня и с той поры летела на восток не спустив ни единого стакселя — даже в шквал. Шкипер «Ленивой Пэтти» следит за «Лоуренсом». Готовый дать ему дорогу, он уже отдал приказ помощнику — и тут внезапно замечает, как на винджаммере брасопят фока и грота реи. Вот же убогий лапоть! Он поворачивает ост-зюйд-ост! Шкипер разражается руганью. И прежде чем до матросов доносится крик околевшего вусмерть на марсе впередсмотрящего, шкипер уже хватается за рупор, чтобы отдать приказ: «По местам к повороту! Убрать фока марсель и брамсель, грот и грот-гаф-топсель на гитовы!»

«Право руля!» — в свою очередь кричит капитан «Томаса Э. Лоуренса». Поворот на его тяжело осевшем барке с этажами прямых парусов занимает от четверти часа до вечности. «Ленивая Пэтти» с ее малочисленным экипажем приводится к ветру вдвое быстрее — и все-таки недостаточно быстро. Корабли выстраиваются в шеренгу на курсе ост, точно две беговые лошади, и их борта теперь находятся так близко друг от друга, что шкипер «Пэтти» при желании может обрушить всю свою мощь шотландской брани на «Лоуренса» и его безмозглого и безглазого лоцмана, сына саксонской шлюхи и морской сколопендры. «Так держать!» — орет в рупор шкипер. «Есть так держать!» — доносится с бака. Не для того его отец и дед бороздили просторы Атлантики, чтобы «Ленивая Пэтти» сейчас бесславно вспорола брюхо на каких-то малюсеньких валунах.

Тем временем убранные фок и грот забрали скорость у разогнавшейся баркентины. Бизань и крюйс-гаф-топсель с треском наполняются на ветру. Корму постепенно выносит к югу. Южнее, еще южнее. Шкипер «Ленивой Пэтти» командует бросить плавучий якорь. «С левого борта!» — И матросы волоком тащат к лееру бочонки с маслом и похожий на брифок летучий парус, чтобы пустить его по воде.
«Томас Э. Лоуренс» ловит попутный ветер, когда остается чуть меньше мили до столкновения — и «Ленивая Пэтти» той же минутой разворачивается на север, шатаясь так, словно ее вот-вот выкорчует с корнем. Шквал налегает на бизань — хочет ее опрокинуть, но «Пэтти» упрямо засела в волнах и не собирается уступать. Волны захлестывают ее левую скулу, подкидывают и снова накрывают, форштевень как часовая стрелка медленно ползет к полуночи, и шкипер тотчас кричит «руби!», провожая взглядом громоздкий винджаммер. Не разойдется. «Ленивая Пэтти» чудовищно накреняется, лишаясь якоря, и снова откидывается назад. Скалы — по правому борту. Бизань нещадно полощет, болтается из стороны в сторону. Шкипер командует — убрать на гитовы! — и его отважная «Пэтти», отдавшись на волю дрейфа, приводится левентик.

<...>